О языке художественной литературы

§ 20. Наиболее простой и притом очень распространенный у Маяковского тип дробного построения речи из разобщенных слов или словосочетаний состоит из употребления изолированных именительных

365

падежей, обычно нескольких подряд, но в иных случаях и одиночных, с определениями и дополнениями или без них, но, во всяком случае, без глаголов. Функции таких именительных падежей различны. Так, часто такие изолированные именительные падежи служат для картинного обозначения места и обстановки действия или обрисовки отдельных аксессуаров сюжета, отчасти напоминая те литературные экспозиции, которые заключаются в драматических произведениях в авторских ремарках. Например:

Или:

Особенно яркий случай этого рода - в поэме "Про это", где в самом тексте мотивировка такой синтаксической схемы:

В других случаях возможны и иные виды осмысления таких изолированных именительных. В следующем примере их нагромождение, в соединении со столь же резко обособленными наречными выражениями, рассчитано на создание средствами языка кинематографического эффекта:

366

В известных строчках:

именительный имеет значение указания на причину, основание явления, приблизительно в смысле: "таков новый тариф" или что-нибудь в этом роде (само собой разумеется, что такой перевод уничтожает весь художественный смысл строки). В строчках:

именительными обозначены те предметы, которые служат далее исходным пунктом рассуждения и изъявления чувств и мнений и т.д. Иногда в такой форме дается просто описание предмета, как, например, в следующем прозаическом месте: "Газета "Атлантик". Впрочем, паршивая. На первой странице великие люди" (VII, 316). Интересные перечислительные конструкции находим в автобиографии Маяковского "Я сам", очень характерные для лаконического стиля этого произведения, например: "Беллетристики не признавал совершенно. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом марксизм" (XII, 16). Словом, функции таких обособленных именительных могут быть, как уже сказано, разные. Однако общий их синтаксический характер этим не устраняется, а заключается он в том, что они разобщены с остальным текстом и тем самым превращены в независимые синтаксические целые, хотя эти целые непосредственно связаны с остальным текстом самими значениями образующих их слов.

Изолированные именительные этого рода нередко встречаются и в общем употреблении. На них довольно подробно останавливаются Шахматов^* и Пешковский^**. Однако оба эти выдающиеся исследователя русского синтаксиса совершают большую ошибку, непременно желая истолковать такие именительные как особого рода сказуемые и, следовательно, предложения. С этим решительно нельзя согласиться, если только придавать терминам "сказуемое" (или "предикат")

367

и "предложение" специфицированное значение и не думать, будто всякое синтаксическое целое есть непременно предложение. В русском языке нет сказуемого там, где нет категорий наклонения и времени, в которых находит себе выражение логический акт предицирования^*, а именно этого и лишены, вопреки мнению названных ученых, описываемые ими безглагольные именительные. Это не мешает таким безглагольным именительным в иных случаях функционировать в роли очевидной аналогии к предложению и сказуемому, но тем более важно отдавать себе отчет в том, что в таких случаях нечто аналогичное создается разными средствами. Ср. интересный случай этого рода в "Хождении по мукам" А.Н. Толстого (кн. I, гл. XI): "длинная тень от пирамидального тополя, каменная скамья, развевающийся на голове шарф, и чьи-то беспокойные глаза следят за Дашей". В подобных случаях, по-видимому, лучше говорить о том, что предложение составляет аналогию безглагольному именительному, чем наоборот.

Не представляют собой сказуемых и описанные выше изолированные именительные Маяковского. Тем не менее природа их далеко не всегда совпадает с обычными случаями изолированных именительных, упоминаемых в лингвистической литературе. Именительные Маяковского отличаются тем, что хотя они и даны в тексте как независимые синтаксические единства, но приобретают этот характер ценой разобщения с остальным текстом, т.е. такого его расчленения, которое намеренно освобождает отдельные слова или словосочетания от их формальной зависимости по отношению к другим и превращает их в самостоятельные синтаксические ценности. Это видно хотя бы из таких случаев, в которых Маяковский ставит в положение изолированного именительного слово, в обычном употреблении вообще не способное функционировать в такой форме, например числительное без существительного при нем:

Это видно, далее, и на таких построениях, в которых именительный отделен глубокой паузой (точкой) от включающихся с ним в общее единство определений, примером чего могут служить только что приведенные строчки или приведенный выше прозаический отрывок из VII, 316. Еще более очевидным становится это на таких примерах, в которых Маяковский разделяет точкой или даже вставными фразами именительный и глагол, т.е. слова, которые могли бы быть подлинными подлежащим и сказуемым. Ср.:

368

Или:

Или:

Или с любопытной инверсией глагола, поставленного между двумя изолированными именительными, из которых второй мог бы быть подлежащим, а первый - дополнением.

Изолированные именительные аналогичны по функции также и иным членам предложения, но выражено это только самим значением соответствующих слов, а не синтаксически, так как синтаксическая связь этих именительных с остальным текстом устранена. Например:

и т.д.

369

Подобное изолирование синтаксического члена следует усматривать и в следующем примере, где отделенное слово можно было бы легко принять за обычное прямое дополнение в винительном падеже, если б не выразительное тире, отделяющее его от предшествующего текста.

В данном тексте вопрос о том, какой падеж кабель - именительный или винительный, теряет свой синтаксический смысл.

Превосходной иллюстрацией сказанному служит и такой пример:

Очевидно, что здесь именительный монограмма синтаксически вполне равнозначен дательному сиявшему.

В стихотворении "Про пешеходов и разинь, вонзивших глазки небу в синь" обращают на себя внимание следующие строки:

И далее:

Во втором из этих мест имеем три отдельные синтаксические целые, которые в обычной книжной речи составили бы подлежащее, определение к нему и сказуемое одного предложения.

370