Своеобразие конкретного литературного языка проявляется в двух направлениях. С одной стороны, существен статус литературной формы языка на всем том коммуникативном пространстве, которое занимает данный общенародный язык: от этого зависят "внешние" взаимоотношения литературного языка с нелитературными (или долитературными) формами существования данного языка (с его диалектами, койне, просторечием, арго и т.п.); см. об этом § 53.1. С другой стороны, для понимания типологического своеобразия литературного языка существен характер его собственного, "внутреннего", нормативно-стилистического уклада (т.е. состав его функциональных стилей, наличие кодифицированной формы литературного языка, глубина дифференциации его вариантных и синонимических средств); см. об этом §§ 53.2., 53.3.
53.1. О разных "дистанциях" между литературной и нелитературной речью. Есть литературные языки, отделенные от нелитературной речи малопроницаемым барьером, и, напротив, языки, где граница между литературной и нелитературной речью прозрачна и постоянно нарушается.
Так, в русском языке литературная речь в целом довольно терпима к просторечным, вообще стилистически сниженным вкраплениям. Поэтому в речи телеведущего, международного обозревателя, спортивного журналиста, в публичной речи юриста вполне обычны просторечные краски. Ср. просторечные слова и обороты в типичном выступлении судебного обвинителя: Желая получить еще более прочные гарантии, набивая себе цену. Пеньковский настойчиво требовал от разведчиков организовать ему
144
встречу с высокопоставленным английским представителем; как мог ... докатиться до тягчайших преступлений; не гнушался всякими безделушками и барахлом, полученным от своих "дорогих друзей"; расплачивались за ротозейство и болтливость (Судебные речи советских обвинителей / М.: Юридическая литература, 1965. С. 238, 245, 246, 247).
Как отмечает австрийский славист Вольфганг Штандлер, в русских рекламных текстах значительно чаще, чем в немецких и английских, используются просторечные окказионализмы1.
Иная картина наблюдается в таких языках, как французский или чешский. Здесь литературная речь и просторечие значительно удалены друг от друга, и это расстояние преодолевается с трудом.
В "молодых" литературных языках (белорусском, украинском, словенском) почти не заметна языковая дистанция между разговорной речью на литературном языке и диалектной речью, географически близкой к литературному языку. Легкая диалектная окраска такой речи не воспринимается как "неправильность"; скорее, это подчеркнутый "местный колорит" и языковая "органичность", вполне приемлемые в литературно-обиходной (некодифицированной) речи. Более того: разговорная маркированность речи, в частности, в словенском языке создается (без ущерба для нормативности) не сниженной лексикой, но преимущественно произношением, при этом даже люблянское (столичное) произношение ощущается как диалектное2.
Диалектная речь традиционно приемлема в повседневном городском общении в странах немецкого языка, особенно в Швейцарии, Австрии (прежде всего городской диалект Вены), но также и в Германии.
В Японии диалекты (точнее, сблизившиеся с литературным языком полудиалекты) не только сохраняются в семейном и дружеском общении, но и культивируются. По сведениям В.М. Алпатова,
145
недавно в японских школах введен курс местного диалекта, особый для разных районов страны, в котором учат уместному использованию диалекта и пониманию его отличий от литературного языка. Увеличивается число радиопередач на диалектах, причем в некоторых районах такие передачи звучат ежедневно: на диалекте передают местные новости, народные песни, пьесы, объяснения диск-жокеев. Надо сказать, что внимание к диалектам в Японии традиционно. Как замечает В.М. Алпатов, "может быть, ни в одной стране диалекты не исследуются так детально, как в Японии <...> Диалектологическая работа воспринимается здесь как часть работы по изучению и сохранению национальной культуры" (Алпатов 1996, 242 - 243).
53.2. Различия в социальных функциях. Главное типологическое различие между литературными языками связано с тем, входит ли в "нормативное пространство" языка такая форма его существования, как разговорная речь (т.е. обычная, непринужденная, неофициальная устная речь людей, владеющих литературным языком). Для современных языков Европы и Америки характерно включение разговорной речи в состав средств литературного общения. Иначе говоря, употребление разговорной речи не нарушает норм литературного языка (в отличие от просторечия, которое находится за пределами нормативного языка).
Принципиально иной тип литературного языка характерен для языковых ситуаций, квалифицируемых как культурное двуязычие (см. § 60) и особенно в условиях диглоссии (разновидности культурного двуязычия, см. специально § 61). При диглоссии литературные языки используются преимущественно в письменной форме и в официальном устном общении; повседневная устная обиходно-бытовая речь (в том числе людей из образованных слоев общества) находится вне нормативных оценок (точнее, к бытовому общению не применимы оценки "правильно-неправильно"). К языкам такого типа относится современный литературный арабский; в Средние века таким был литературный язык православных славян - церковнославянский.
В социальной истории разных языков прослеживается тенденция к расширению функций и сфер использования их литературных форм. Если на заре письменности литературный язык - это язык немногих высокоавторитетных текстов (прежде всего сакральных),
146
то в современном мире литературные языки используются повсеместно, в том числе в непринужденном повседневном общении. Поэтому в целом степень нормированности языкового общения ("нормативное пространство") имеет тенденцию увеличиваться. На схеме 53.2. представлены два типа нормативно-функционального уклада языка: I тип, для которого характерна функционально узкая сфера использования литературного языка (тип представлен в диглоссных ситуациях и в значительной мере также в ситуациях культурного двуязычия), и II тип, типологически более поздний, с максимально широким составом функций литературного языка, в число которых входит и повседневное обиходное общение.
Схема 53.2. Два типа нормативно-функционального уклада языка
I тип
Нормативное языковое пространство: церковь, образование, наука, официальная и престижная книжно-письменная культура | | II тип
Нормативное языковое пространство: образование, наука, власть, церковь, масс медиа, повседневное обиходное общение, художественная литература |
| Языковое пространство, лежащее вне нормативных оценок: повседневное обиходное общение, некоторые виды письменности (напр., русск. берестяные грамоты), низовая художественная литература (напр., русск. «Повесть о Фроле Скобееве» и т.п.), профессиональное просторечие | |
| Языковое пространство, в котором используются ненормативные варианты(диалекты, просторечие, арго) |
Разговорная речь, если она находится в рамках литературного языка, противостоит более строгому варианту литературного языка (этот вариант называется кодифицированный литературный язык). Структура кодифицированного языка зависит от состава входящих в него функциональных стилей (официально-деловой, церковный, газетно-публицистический и др.). Литературные языки могут различаться тем, какие функциональные стили в них сложились.
147
Например, в каком-то языке научные, учебные и научно-популярные тексты могут стилистически заметно различаться между собой, в то время как в другом языке аналогичные тексты оказываются стилистически однородны, т.е. различия между научным и научно-популярным стилем еще не выработались.
53.3. О разном внимании к нюансам и оттенкам. Различия между отдельными литературными языками могут заключаться в глубине и определенности смысловой дифференциации вариантных и синонимических средств языка. Для таких языков, как французский, английский, русский, безразличное употребление вариантов в целом не характерно. В других языках, например, в белорусском, словенском, сербском, распространено функционально незначимое варьирование, т.е. во многих случаях выбор варианта из ряда параллельных или синонимических средств не связан с ощутимыми семантическими и/или стилистическими различиями.
Например, в русском языке выбор краткой или полной формы прилагательного в позиции сказуемого обычно функционально значим. Краткие формы чаще обозначают признак, ограниченный во времени или в каком-либо ином отношении, полные же формы - признак абсолютный, постоянный (ср. девочка больна - девочка больная, пальто коротко - пальто короткое). Иногда краткие формы в сравнении с полными ощущаются как более книжные, с этим связана их отвлеченность, строгость, иногда категоричность. А.М. Пешковский, сопоставляя полные и краткие формы прилагательных (речь идет о синтаксически сходных репликах в "Трех сестрах" Чехова: "Ты, Машка, злая", "Ты, Маша, глупая", "О, глупая ты, Оля"), замечает: "Все три реплики отнюдь не враждебны. Это - по-родственному, по-дружески. Но сказать ты зла, ты глупа есть уже оскорбление... Ты зла - это голое констатирование факта, к которому не идет дружеский тон и небрежно-разговорный стиль" (Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956. С. 226). В отличие от русского языка, в белорусском полные и краткие прилагательные употребляются без каких-либо заметных смысловых и стилистических различий (при том, что полные формы употребляются чаще).
В белорусском языке обычно меньше также степень дифференцированности слов в синонимическом ряду. Например, по данным
148
"Тлумачальнага слоўнiка беларускай мовы" в 6-ти книгах (Мн., 1977 - 1984) и "Слоўнiка сiнонiмаў i блiзказначных слоў" М.К. Клышки (Мн., 1976), между синонимами дрэнны, кепскi, благi нет ощутимых различий ни в семантике, ни в стилистической окрашенности. В аналогичном синонимическом ряду в русском языке - плохой, дурной, скверный, худой - слова дифференцированы в большей степени: дурной употребляется преимущественно в литературно-книжной речи; худой в современном литературном языке употребляется лишь в отдельных выражениях (не говоря худого слова, быть на худом счету), в пословицах и поговорках, а в других случаях слово имеет просторечный характер; скверный имеет усилительное значение и т.д. (по "Словарю синонимов русского языка" в 2-х томах, под ред. А.П. Евгеньевой. Л., 1970 - 1971).
Следует подчеркнуть, что различия языков в степени дифференцированности параллельных и синонимических средств нельзя объяснить субъективными факторами, т.е. различиями в степени и характере кодифицированности языковой нормы. Дело не в разной подробности или зоркости словарей и грамматик, а именно в объективной картине - в том, что в "молодом" литературном языке функциональное размежевание параллельных средств могло еще не сложиться (см. § 54.1).
149
1
Вроде таких, как
Сникерсни! (реклама сникерсов),
Канарьте сюда! (реклама отдыха на Канарских островах),
Два литра прикола! (в рифму с рекламируемым
кока-кола),
Полный улёт!'и т.п. (Доклад на XII Международном съезде славистов, Краков, 1998).
2
Характерно, что еще 40 лет назад театральные критики, актеры и языковеды спорили: возможна ли словенская разговорная литературная речь без диалектной окрашенности? (См.: Jezik in čas: Zbornik / Zbrala in uredila Ada Vidovič Muha. Ljubljana, 1996. S. 311 - 316).